Тайна Григория Федосеева и его «Последний костер»I. Когда я думаю о судьбе Григория Анисимовича Федосеева, на память приходят слова из «Поучений» Иоанна Златоуста: «И сеятель, и строитель, и путник, и дровосек, и ремесленник, и всякий человек, если хочет приобрести что- нибудь полезное, должен работать и трудиться. И как семена имеют нужду в дожде, так мы в слезах. Как землю нужно пахать и копать, так и для души, вместо заступа, нужны искушения и скорби…»Искушения и скорби заставили Федосеева неустанно трудиться и много размышлять. Волей к жизни он возделывал свою ниву — среди молчания древних скал создавал топографические карты, вынашивая сюжеты своих поучительных, полезных книг. Будучи исследователем- изыскателем, он достиг совершенства в профессии, в познании тайн природы. Как художник оставил в литературе «Записки путешественника» и негаснущий «Последний костёр».
ГЕОДЕЗИСТ И ПИСАТЕЛЬ ГРИГОРИЙ ФЕДОСЕЕВ (К столетию со дня рождения). В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения крупного инженера-геодезиста, видного В своих книгах Григорий Анисимович дважды упоминает и меня, как руководителя базисной партии. . читаем книги онлайн бесплатно. Главная. Все книги автора Григорий Анисимович Федосеев. «В тисках Джугдыра».. Книги автора Федосеев Григорий читать онлайн бесплатно или скачать в формате fb2, html, txt.
Последний костер. Федосеев Григорий Анисимович Русская классическая проза Год неизвестен. В библиотеке isidor.ru вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Федосеев Григорий Анисимович - Злой дух Ямбуя в формате txt, без регистрации и без СМС. Григорий Анисимович Федосеев - автор книг: 'Смерть меня подождёт','Тропою испытаний', 'Злой дух Ямбуя', 'Последний костёр', «Пашка из медвежьего лога», широко известных не только в нашей стране, но и далеко за её пределами.
Федосеев Григорий Анисимович. Средняя оценка книг : Оценка 9.16 (57). Пол: мужской. Редактировал(а): RIP 19 Год: 20.0 тыс. Всё время: 135 тыс.
Многих, очень многих довелось прочесть, но книги Григория Федосеева прошли мимо. Я вижу высший промысел и в том, что Григорий Анисимович успел завершить исповедальную повесть «Последний костёр».
Сотворить такое удается далеко не каждому. В горах Восточных Саян над гигантскими хребтами парит в небесах пик Грандиозный.
На его отроге — перевале Иден в 1. Обелиск изготовили друзья и коллеги покойного начальника экспедиций — герои его книг, на протяжении десятилетий ходившие с ним по неизведанным местам. Впоследствии перевалу Иден решением правительства РСФСР было присвоено имя Федосеева, обозначенное ныне на географических картах и в атласах мира. Восьмигранное каменное основание хранит замурованную в нём урну с прахом вечного скитальца.
На грани обелиска отсвечивают его слова: «.. Карта! Как просто на неё смотреть и как не просто, порою мучительно трудно создавать её!»Часть праха писателя захоронена в Краснодаре (бывшем Екатеринодаре), куда ему посчастливилось вернуться на склоне жизни, после долгих скитаний.
Критики и биографы, рассматривая произведения Федосеева, называли его «отважным геодезистом», «заядлым путешественником и романтиком», да и сам он определял большинство своих вещей как «записки путешественника». Но мало кто знал, что таилось за его бесконечными путешествиями, каков был их первоначальный побудительный мотив. II. Моя встреча с Григорием Анисимовичем произошла в 1. Черкесске, бывшей верхнекубанской станице Баталпашинской (в просторечии — Пашинке). Утром в обкомовской гостинице, где я временно квартировал в одноместном номере, он брился в общей туалетной комнате рядом со мною. Овальные зеркала над белыми раковинами, на крашеном полу — узорчатый, в восточном стиле, ковёр. В соседнем зеркале отражалось обильно намыленное лицо седовласого, в очках, мужа, похожего на моего отца.
Только мужчина был старше его и по виду солиднее — партийный работник или преподаватель института. Из глубины зеркала на меня устремился пристальный, изучающий взгляд: — Здорово дневали! Вы приехали в командировку? Я ответил: сотрудничаю в областной газете, учусь в Московском государственном университете. Название я произнёс полностью, не прибегая к аббревиатуре. Не ради похвальбы, а в предупреждение его снисходительного, как мне показалось, тона. Мужчина не изменил выражения лица, слегка кивнул и снова поинтересовался: — А откуда родом?
Местный.. кубанец?— Из станицы Кардоникской. Рука его дрогнула, на мгновение он задержал у подбородка лезвие бритвы, ещё внимательнее пригляделся ко мне и сказал со значением: — Будем знакомы. Федосеев. В замешательстве я не назвал свою фамилию. Вероятно, он считал, что произнесённое им вслух имя вызовет у меня, молодого журналиста, если не трепет и восхищение, то непременный интерес.
Увы, в то время я не читал журналы «Сибирские огни» и «Дон», где он печатался, и мне ни о чём не сказала его фамилия. В университете, под влиянием особой студенческой атмосферы, я пристрастился к чтению модных писателей — В. Катаева, Ф. Искандера, В. Аксенова. Позднее я обнаружил в «Траве забвения» и «Святом колодце», в «Козлотуре», «Апельсинах из Марокко» и в других аналогичных вещах некую манерность, подражание западным образцам. Но в ту пору меня подкупила искренность тона, искусная вязь, бойкость и техника письма.
Конечно же, я запоем читал «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына, «Из жизни Фёдора Кузькина» Б.
Можаева, «Владимирские просёлки» В. Солоухина, прозу К. Симонова, В. Некрасова, К. Паустовского, В. Астафьева, Е. Носова, рассказы В.
Шукшина. Это было гораздо ближе моим личным ощущениям и походило на жизнь, которую вели мои родные и знакомые. Многих, очень многих довелось прочесть, но книги Григория Федосеева прошли мимо. Признаться, этот род литературы — о необходимости согласия человека с природой и животным миром, о рискованных путешествиях по горам и бурным рекам — в ту пору не занимал моего воображения. Впрочем, однажды глаза задержались на вызывающе дерзком заголовке романа «Смерть меня подождёт». Надо же, — подумал я с суеверным страхом, — какая самоуверенность!» — и взгляд скользнул мимо.
Так бывает, когда боковым зрением выхватишь из толпы колоритного прохожего и тут же забудешь о нём. Обнаружив равнодушие, пустыню моего неведения, Федосеев помрачнел, правая бровь у него изогнулась, поднялась вверх, и он спросил с некоторым раздражением: — А вам известно, откуда произошло название Курдюмки? В тёплой речке Курдюмке мы с ребятами летом купались, ловили в тенистых заводях черноватых усачей, серебристых пескариков и форель с красными пятнышками, иногда заплывавшую из Аксаута. Но почему эту речушку называют Курдюмкой, никто из нас не знал и знать не хотел.
Мы росли, как трава, и, в сущности, были манкурты, жалкие недобитки разгромленного казачьего народа- племени. Уцелевшие старики говорили, что наша станица, как и родственные ей по Хопёрскому полку Баталпашинская, Суворовская, Бекешевская, Боргустанская, Зеленчукская, Сторожевая, Преградная, Исправная, Усть- Джегутинская, Невинномысская, Воровсколесская, Удобная, Отрадная, Передовая, Темнолесская, Беломечётская — до революции были богаты, многолюдны. После Гражданской войны население в них убавилось — где наполовину, втрое и вчетверо, а где и почти совсем никого не осталось; восполнить понесённые утраты не смогла и пришлая голытьба — босая, оборванная, непутёвая.
Наших коренных кардоничан спалил огненным дыханием Кощей Бессмертный, остальных унесло ветром за гору Дженгур. И там они, рассеявшись по- за Кубанью, Кумой и Тереком, сгинули навек. Манкурты, мы верили и не верили рассказам стариков, считая их «тёмными». Вижу, вы не интересовались топонимикой здешних мест и Курдюмки, — уловив моё замешательство, сказал Федосеев. На её берегу рядом с подворьем Богомазовых лепилась хатка попа Курдюма. Бедняга батюшка пропал, а название речки удержалось.
Он говорил намёками, но тогда я не понял их смысла. Хотя моя родная тётка Марейка в замужестве была Богомазовой. Побрившись, Федосеев удалился. В редакции я увидел на стене его портрет и объявление: «Сегодня в 1. Г. А. Федосеевым, автором записок путешественника “Мы идём по Восточному Саяну”, повестей “Тропою исканий”, “Злой дух Ямбуя”, романа “Смерть меня подождёт”».
Несколько минут я стоял в коридоре онемелый, совершенно подавленный. Так вот с кем я имел честь разговаривать в гостинице! И не оказал ему достаточных знаков внимания.. Только сейчас до меня дошло: упоминание о Курдюмке явно указывало на то, что Федосеев из нашей станицы.
В довершение ко всему выяснилось: мы из одного рода. Его мать, Клавдия Васильевна, доводилась двоюродной сестрой моему деду по отцу — Ивану Гавриловичу. У нас обнаружился знаменитый общий предок — казак Новохопёрской крепости Пётр Подсвиров. По просьбе товарищей сей Пётр сочинял (тоже в некотором роде писатель!) весьма толковые нижайшие прошения на имя Великой Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны о пользе комплектования нового полка «казачьими детьми и родственниками», годными к службе.
По этому делу в 1. Петербург, в Военную коллегию.
За проявленное «усердие и ревность» по личному ходатайству фельдмаршала князя Г. А. Потёмкина- Таврического Пётр был произведён из простого казака сразу в есаулы с чином армейского поручика, а его сподвижник Павел Ткачев — в подъесаулы. Они и сформировали на основе хопёрской казачьей команды Хопёрский полк. Фактически первым командиром этого полка, от которого ведёт своё старшинство (с 1. Кубанское казачье войско, был Пётр Подсвиров, его помощником сотник Павел Ткачёв.
Вскоре полк был отправлен на Азово- Моздокскую линию, официальным его командиром назначили полковника (армии премьер- майора) Устинова. Он- то и привёл хопёрцев на кавказскую линию, на Куму и Кубань, в Чёрные горы. III. Моему знакомству с Федосеевым предшествовал случай, для меня в некотором смысле судьбоносный. Двумя месяцами раньше, на студенческих каникулах, по обыкновению я заглянул в редакцию областной газеты «Ленинское знамя» (ныне «День республики»). Редактор Андрей Лаврентьевич Попутько, член бюро обкома партии, влиятельная фигура в местной иерархии и мой покровитель, испытывал неподдельный интерес к творческим людям.
Он поддерживал приятельские отношения с известным писателем Владимиром Максимовым, дружил с литераторами разного толка — Андреем Губиным, Владимиром Гнеушевым и Семёном Бабаевским, регулярно печатал статьи искусствоведа Евгении Польской. К Евгении Борисовне Польской редактор относился с обожанием.
О ней и её муже скажу особо. Во время немецкой оккупации Леонид Николаевич Польской (уроженец села Казьминки, племянник вице- губернатора Ставропольской губернии, затем ленинградский журналист) находился по заданию ГРУ в подполье. В Ставрополе он редактировал газету «Казачий клинок», а Евгения Борисовна, правнучка казачьего полковника Ильина из станицы Суворовской и дочь красного комиссара, служила в редакции литературным секретарём.
Уйдя «в отступ» с казаками и их семьями, Польские оказываются на территории Германии. Леонид Николаевич потерял связь со своими, о нём попросту забыли. В Потсдаме супруги сотрудничают в той же газете под новым названием — «Казачья лава». С отступающими из Северной Италии частями весною они переходят через заснеженный Сен- Готардский перевал в Австрию. Оттуда в июне 1. 94. П. Н. Красновым, А. Г. Шкуро, Т. И. Домановым, Султан- Келеч Гиреем были выданы чекистам англичанами и репатриированы в СССР.